Леонид Панасенко - Случайный рыцарь [Проклятие белого Магга]

— И что может значить такое отсутствие связи? — спросил он.

Магг пожал плечами:

— Или нежелание Её Высочества, что маловероятно. Или… Или это очередные происки Мудлака. Мозг можно экранировать, можно повлиять на него определенными лекарствами.

— Ты думаешь, что Дульси что-то подмешивают в еду?

Магг подбросил в костер несколько сухих веток.

— От твоего Первого Врага и Третьего Претендента можно ожидать чего угодно. Я уже говорил, что не знаю под звездами более коварного и подлого существа.

— Кстати, — Максим вспомнил вопрос, который забыл задать в день их знакомства. — Если я подвинул Мудлака на третье место, то, значит, до меня был Первый Претендент, который теперь стал Вторым?

— Разумеется. — Магг предложил «вздрогнуть», что они незамедлительно и совершили. — Это давнишний враг нашего галактического союза, некий Голубой Рыцарь. Он стоит тысячи Мудлаков, потому что за ним стоят силы, быть может, превосходящие всю мощь СНГ. Он — правитель Неизвестных миров.

— У меня снова поедет крыша от твоих россказней!

Максим нетвердой походкой отправился к машине, решив более подробно исследовать дары Петра Марковича. Чутье у него оказалось потрясающим. В дипломате, который они сначала посчитали принадлежащим хозяину «Волги», благородный рыцарь Ки-ихот обнаружил целую батарею различных заморских напитков.

— Ируля, Тофик! — крикнул он. — Хватит вам балдеть. Наш ужин продолжается!

Ирина предложила выпить за Тофика и тут же вспомнила о Мамеде. Бросилась к машине, притащила оттуда стеклянный дом близнецов.

— Ты чего там сидишь, Мамёдушка? Иди к нам ужинать.

Грустный голос ответил ей:

— Спасибо за приглашение, о прекраснейшая из прекрасных, но мне не нужна земная пища. Огонь и только огонь питает мои мысли.

Какой ты упрямый! — рассердилась Ируля. — Выйди хотя бы из бутылки, познакомься с нами.

— Я вижу вас и преисполнен к вам любовью, — ответил Мамед из ночной пустоты. — Но я дал себе обет не возвращаться в бренный мир, пока не пойму в чем смысл жизни и почему судьба так неблагосклонна ко мне и моему незадачливому брату. Кстати, простите этого неумеху и недоучку, который так и не научился простейшему — переносить предметы не куда попало, а в нужное место.

— Да ты что, Мамед?! — вскричала порядком окосевшая Ируля. — Он такой лапочка! Без него мы бы все давно погибли. За Тофика!

Она чокнулась со всеми, в том числе и с сосудом с ручкой, в котором засел несговорчивый Мамед. Все улыбнулись, но проделали то же самое.

— Серьезный парень, — заключил Максим. — На тысячу лет, как минимум, себе работенку придумал.

То ли от выпитого, то ли от ощущения пусть временной, но безопасности, им овладела странная эйфория. Лица друзей то приближались, то улетали куда-то вверх, к холодным сентябрьским звездам, пламя костра корчило забавные рожи, из лесной чащобы слышались девичьи голоса и смех. И все же он ел и пил, разговаривал, и даже выяснил у липового генерал-майора, что подразумевалось под словом «некий».

— Голубого Рыцаря видели всего дважды, — пояснил Магг. — Первый раз лет триста назад, издали, во главе войска при битве за Предел Мира. А второй раз он прислал Королю свое изображение, ну фантом, когда принцессе Дульси не исполнилось даже месяца, и вручил личную ноту о сватовстве.

— Ноту? — переспросил Максим.

— У нас такой способ сватовства, конечно, не принят. Но в ноте женитьба Голубого Рыцаря на принцессе связывалась с заключением мира, и Король, скрепя сердцем, объявил это чудовище Первым Претендентом. Правда, он заявил фантому, что все дальнейшее будет происходить по законам нашего мира… Так пока и было. Когда Дульси исполнилось четырнадцать, Мудлак официально выдвинул себя в Претенденты и стал Вторым.

Распоясавшаяся Ируля учила Тофика пить на брудершафт, бедный джинн отказывался целоваться и смущенно поглядывал на хозяина, очевидно, ожидая от него помощи.

Но Максим в это время то проваливался в колдовские миры, где переплетались краски и звуки, благоухали цветы и летали обнаженные женщины, то возвращался к костру и словам Магга — малопонятным, но явно предупреждающим о новой опасности.

— П-поч-чему ты назвал его ч-чудовищем? И п-поч-чему он Голубой? Если он «г-голубой», то зачем ему принцесса?

Магг хихикнул.

— У него цвет лица синюшный. Оно у него какое-то мертвое, похожее на маску… Никто не знает толком, что он собой представляет. И о Неизвестных мирах мы ничего не знаем. Наши приборы не фиксируют их. То ли они так далеки, то ли вообще находятся в другой вселенной… А о Голубом Рыцаре сплетницы при дворе говорят, — Магг опять хихикнул, — что он вовсе не гуманоид.

Максим открыл банку «фанты», но резкий напиток не освежил его. Девичьи голоса в лесу и смех, напротив зазвучали громче и призывнее.

— Иду, сейчас иду, — пробормотал Максим. Ему вдруг захотелось заплакать. Что за жизнь — кругом одни враги! Мудлак, его всемирная мафия, теперь этот… «голубой», чтоб он сдох… А он — один! Друзья — да, но он все равно Один! Чьи это голоса утешают его, зовут?.. Это же голос Дульси! Она где-то здесь, рядом, прячется в лесу…

— Я иду, — подтвердил Максим и, пошатываясь, встал. — Л-ложитесь с-спать… Я п-прог-гуляюсь и в-вернусь.

Магг пытался его остановить, но он оттолкнул назойливого слугу и шагнул в светлую чащу. Росные кусты обняли его и обмыли разгоряченное лицо. Деревья расступились. Максиму показалось, что он видит весь лес, окутанный зеленой таинственной дымкой, из которой прожектор луны то фотографически резко выхватывал отдельную ветку, листик, ствол дерева или спящую птицу, то уводил его взор в туманные глубины, где дремали глубокие затоны реки, а овраги кутались в терновник, и где лешие пугали веселых русалок, ведущих на полянах свои полночные хороводы.

— Иди сюда, любый, — позвал его тихий голос, шедший от раскидистого дерева с переплетенными стволами. — Иди, мой коханый, не бойся.

Максим ступил под полог кроны. Лунный свет погас, сумрак сгустился, но зеленая дымка осталась, и из нее проступило знакомое прекрасное лицо, тонкие руки, протянутые ему навстречу. Девушка то ли пряталась за разветвлением двух стволов, то ли вырастала из самого дерева.

— Дульси? — прошептал Максим. Голова его кружилась, тело стало легким-легким, почти невесомым, и он без страха принял ее объятия.

— Мавка я, лесная русалка, — засмеялась девушка, прижимая его к своей, пахнущей мятой и весенними ландышами груди. — Ты обознался, дурненькый мий. Это желание любви, тоска о ней робыть нас схожымы.